С Антониной Федоровной Васильевой мы были заочно знакомы. Несколько лет назад ее родственники, живущие в Приозерске, взяли в местном приюте для бездомных животных собаку для своей тети, живущей в Вырице Гатчинского района. И Ласка попала действительно в добрые руки. О том, что собаке живется хорошо и ее любят, говорила каждая фотография, присланная племянницей А. Васильевой в качестве фотоотчета.

Поэтому мнение об Антонине Федоровне как о заботливом, отзывчивом и добром человеке у меня сложилось задолго до личного с ней знакомства. А побывав в гостях у ветерана, я узнала, что Антонина Федоровна еще и очень совестливая и чувствительная женщина.

В школу Тоня пошла с 6 лет. 

– Время было тяжелое, – вспоминает она сейчас. – Учебных принадлежностей, тетрадок у нас не было, мы писали на газетных страницах, между печатных строк.

Вскоре после начала войны немецкие войска заняли Гатчинский район. Но местное население не трогали. И Тоня вместе с одноклассниками продолжала учиться, жизнь для детей изменилась не сильно – как и прежде играли в лапту, в городки, в прятки, бегали по улицам. Дети! Да и урожай в том году был хороший, все держали скотину, никто не голодал. Пока в 1942 году не пришел приказ всех жителей Новгородской области вывезти. Кого куда – кого в Германию, кого в Литву.

– Этот момент я очень хорошо помню, – вздыхает Антонина Федоровна. – В класс зашла учительница сказала: «Дети, мы больше в школу ходить не будем. Нас выгоняют. Увозят, кого куда». В нашем местечке было очень сильно развито партизанское движение. Многие жители уходили в партизанское отряды. Думаю, что и к нам в дом партизаны приходили, им же нужно было чем-то питаться. Именно поэтому немцы решили всех нас вывезти, чтоб прервать поддержку партизан со стороны местных жителей. И потом, после нашего отъезда, немцы сожгли всю деревню.

А для отъезда каждому дому выделили подводу с лошадью, люди стали хлопотать, собираться в дорогу. Каждый взял, что смог. Что не могли взять с собой – зерно, богатства какие-то, накопления – люди закапывали.

– Нас было четверо детей – я и два старших брата и младший брат, который родился в 41-м году, мама и бабушка с дедушкой, еще мамина старшая сестра, моя тетя, и двое ее сыновей. Моя мама взяла швейную машинку, одежду кое-какую и поесть на первое время, – вспоминает ветеран. – Машинка ей потом очень пригодилась, она шила для литовцев рубашки, кальсоны из домотканых белых полотен и кое-что умудрялась сшить для нас. И корову мы взяли с собой. А папа мой еще раньше ушел на фронт и тетя тоже, сандружинницей.

Повезли на станцию Батецкое. Она и сейчас существует.

– Там была бомбежка, это я хорошо помню, – немного растягивает слова Антонина Федоровна. – Было очень страшно: сильно бомбили, снаряды разрывались, аж уши закладывало у нас. А потом немцы стали нас загонять в вагоны для скота и повезли. И кстати, везли нас очень быстро, – даже сейчас как бы немного удивляясь, уточняет она. – Нас с мамой, бабушкой и дедушкой высадили в Литве, под Шауляем. Мы были малосильные, если можно так сказать – дети мал мала меньше, пожилые бабушка с дедушкой и наша мама. А мою тетю и ее сыновей, которые были старше нас, повезли в Германию, в концлагерь.

В Литве семью разлучили, всех распределили по отдельным хуторам, по разным хозяевам. Только малыша Сашу оставили с мамой. 

У литовских хозяев Тоня нянчила детей, пасла гусей, коров – делала по хозяйству все, что скажут.

– К нам хорошо относились, между прочим, – замечает Антонина Федоровна. – Не припомню, чтоб нас наказывали или кричали на нас. Жили мы, конечно, не в доме, но и не в сарае, кормили нас сносно. Бывали когда свободные минутки, нам даже разрешали поиграть с хозяйскими детьми. Был даже такой случай, я помню, – слегка откашлялась ветеран, – когда нас уже освободили в 44-м году и мы собирались уезжать, то хозяин, у которого жил мой старший брат Коля, просил у мамы оставить Колю ему. Мама воскликнула: «Да что вы? Чтобы я своего ребенка оставила вам? Ни в коем случае!».

Счастьем было для девочки, когда через лесок удавалось сбегать на соседний хутор, к маме.

– Бегала я в клумбах – таких деревянных башмаках. Сейчас они сабо называются, – улыбается ветеран, – а у нас были клумбы.

Через лес бежала Тоня к маме и когда началось освобождение Литвы, советские войска занимали Прибалтику.

– Однажды началась стрельба такая сильная, суматоха, я и убежала от хозяев, – Антонина Федоровна слегка водит перед собой рукам, как бы мысленно раздвигая ветки деревьев. – Бежала по лесу, сейчас уж не помню как. Было страшно, вокруг стреляли, а я к маме, к маме… А мама мне потом рассказала такой случай: когда началось наступление Красной армии, немцы сгоняли местное население на рытье окопов. От каждого хутора, от каждого хозяина нужен был человек на эти работы. И мамин хозяин указал на нее – вот, мол, ее забирайте: русская мама пусть идет копать окопы. А немец ответил: нет, у русской мамы маленький ребенок. Или вот я сама помню: мама шила нашему Саше курточку. А застежек не было. Наш солдат увидел это, отпорол от своего бушлата пуговицы и подарил, – смеется ветеран. – И мама их пришила. Долго еще после войны носилась эта курточка.

И вот оно – возвращение домой. Да еще и все вместе – никто не пропал, не сгинул. Радость-то какая! Снова телячьи вагоны, снова станция Батецк.

– Но в этот раз мы ехали очень долго, – рассказывает А. Васильева. – Ехали холодные, голодные – что дадут нам, и на том спасибо. Саша, наш младший братик, очень стеснялся пописать. А когда его угощали сахаром, он не понимал, что это такое и лучше брал картошку, – горько улыбается ветеран. – А я приехала вся в чесотке, была вся поражена. Это страшное заболевание – все тело зудится, чешешься до кровавых расчесов. Моя тетя, которая была на фронте санитаркой, к моменту нашего возвращения работала в Вырицкой больнице. Ох, как долго она меня лечила!

В Батецке Тоня и ее семья услышали от местных, которые знали их семью, очень важные слова: «Ваш отец жив, находится в Вырице». 

– И как только люди находились? – удивляется ветеран. – Без телефонов, без писем. Вот и мы нашлись благодаря добрым людям. Тетя моя с двумя сыновьями из концлагеря тоже вернулась. Из нашей семьи в войну сгинул только крестный, мы до сих пор не знаем, где он и что с ним. 

Можно сказать, семье Антонины удивительно повезло. Выжили все.

Приехали к отцу в Вырицу – как в чистое поле: негде жить, нечего есть, нечего надеть, не на чем спать… Уезжали – было два дома. А вернулись – все сожжено. Хорошо, что отцу дали маленькую комнатушку, жить стали там. 

– Было очень голодно, тяжело, одежды не было. Как и всем в то время, – вздыхает Антонина Федоровна. – Помню, как мы купили первое ватное одеяло – это ж какая огромная радость была!

И вдруг Антонина Федоровна заливается краской:

– До сих пор помню случай из своей жизни: я пришла к соседям. Жутко голодная. И украла у них лепешку. Мне было стыдно, но так хотелось есть. Не смогла устоять, она так пахла, – вздыхает она. – И про лепешку помню до сих пор, что я ее украла. Я уже работала, вот так сидели мы за столом, на работе, я вспомнила тот случай и покраснела. Рассказала коллегам. Заведующая и говорит: надо же, ты маленькая была, а до сих пор краснеешь. Ну что говорить? Вы, конечно, этого не знаете, но мы ели все – очистки, собирали лебеду, корешки, выкапывали мороженую картошку, мололи ее и пекли оладушки, ели жмых. Это было как угощение, мы его еще дурандой называли – толстые такие плиты, твердые, как деревяшки. В них был какие-то отходы – от подсолнечника, вроде. Вот мы их и сосали вместо конфет. Собирали на продажу грибы, ягоды, сажали картошку, овощи, клубнику, щавель мешками собирали – и на коленках, на пузе. Мама метлы вязала из березовых прутьев, пряла шерсть, шила на той самой машинке, которую брала с собой в Литву.

Маму Антонина Федоровна вспоминает с особой теплотой:

– Она очень хорошая хозяйка была. А нас у нее – пятеро детей было. После войны родился еще один братик у меня. Вот благодаря маме мы кое-как справлялись с голодом. Она из овощей с огорода чудесное рагу на подсолнечном масле готовила, мы жили этими овощами, – вздыхает ветеран. – Часто вспоминаю ее винегреты. А еще, бывало, суп сварит и шутит: ну, сегодня с мясом, я воробья туда бросила. 

Что еще помогало выжить? Ведь из денежных поступлений в семью была только папина пенсия. Никаких пособий на детей или еще чего подобного не было.

– Очень помогала нам корова, – продолжает рассказ А. Васильева. – Мы, когда уезжали в оккупацию, взяли с собой корову, но она в Литве не смогла отелиться и погибла. И наш хозяин, когда мы уезжали, подарил нам свою корову. Очень она нам помогла. Конечно, мы не видели ни молока, ни масла или сметаны, ведь нужно было сдавать продукты государству – мясо, яйца, шерсть… Все сдавалось. Хоть и не было у нас мяса, а все равно сдай. Вот мама выменивала, продавала.

Известию о Победе все очень радовались, вспоминает ветеран:

– Кричали, плакали все, радовались. Даже мы, дети, понимали, что такое победа – что не будет больше войны, не будет убийства, не будет разрывов, самолетов, которые летали с таким тяжелым, низким гулом. Я и сейчас, когда слышу, что самолет летит с таким звуком, сразу вспоминаю те военные самолеты.

Снова в школу, в первый класс, Тоня пошла в 12 лет (как она сама говорит – разутая-раздетая, в школе не было освещения, лампы стояли через парту, но зато уже были тетрадки) и сумела окончить только семилетку. А после школы очень хотела Тоня поступить в техникум зеленого строительства – строить парки и сады. Но написала сочинение на тройку. Не прошла по конкурсу.

– И вот иду я по Кирочной улице в Ленинграде, сейчас называется Салтыкова-Щедрина. Смотрю – 3-е медицинское училище по подготовке фельдшеров. Зашла, поступила и 50 лет отработала с туберкулезными больными, – улыбается А. Васильева.

Доставалось трудностей и Антонине-студентке. Зимой на учебу в техникум бегала в парусиновых туфлях:

– Бежишь, а они от ног отваливаются, от мороза, – грустно улыбается она. – И пальтуха у меня такая была, вся заштопанная. Вот фуфаечку наденешь сначала, а сверху эту пальтуху – вот тебе и зима. Только когда окончила учебу и устроилась на работу, взяла кредит и купила себе пальто.

И вздохнув, ветеран как бы подводит итог нашей беседе:

– Так жили многие. Даже еще хуже. Война уничтожала все не только в военные годы, но и многое разрушила на десятилетия вперед. Не дай бог нашим детям и внукам испытать то, что испытали мы. Сейчас мы выбираем в магазине хлеб получше, и наши дети не знают, что такое жмых. А мы крошки собирали. Дуранду ели. Это страшно. Не надо, чтобы так было. Не дай бог.

Анна ТЮРИНА