Наше знакомство с Анной Дмитриевной Коц, в девичестве Королевой, началось с телефонного разговора. Набрав ломоносовский номер, в трубке я услышала звонкий, чистый голос.

– Рассказать про мою любимую 5-ю бригаду? Это я с удовольствием, – и голос залился звенящим смехом.

А затем в нем даже промелькнуло кокетство:

– А вы знаете, сколько мне лет?

– Подозреваю, что примерно 93 года, – ответила я.

– О, мне уже 94! Хорошо, приезжайте!

И вот мы в Ломоносове. Живет Анна Дмитриевна в чудесной квартире в сталинской многоэтажке 38-го года постройки.

– Знаете, почему эти дома сохранились во время войны? – спрашивает хозяйка. – Здесь рядом склад жидкого топлива, его в войну ох как охраняли и защищали! Нельзя было допустить, чтоб снаряд попал в склад. И дома, что рядом с ним, сохранились.

Мы расположились в комнате. Приглушенный свет софитов освещал лицо ветерана, мягко отражался в ее живых, озорных глазах.

О начале войны Аня узнала от мамы. Та вбежала в комнату, где спали пятеро детей, и закричала:

– Просыпайтесь! Вставайте! Война началась!

Всюду началась страшная суета. Аня и другие дети видели, что взрослые сильно переживают, мечутся по их маленькому городку.

– А мы не понимали, почему все бегают. Нам, детям, и невдомек, что такое война, – разводит руками ветеран. – Потом вышел приказ: всем женщинам вместе с детьми идти копать окопы, ставить заграждения, враг уже подходил.

В начале сентября немцы начали бомбить Ораниенбаум.

– Мы ведь сначала и понятия не имели, что происходит. А осознали, когда нас начали бомбить. Нам доставалось вдвойне, – говорит Анна Дмитриевна. – Летят немецкие самолеты на Кронштадт – бросают на нас “конфеты”, обратно летят – снова на нас бросают. Все разлетается в щепки! На моих глазах соседскому мальчику оторвало ногу, она висела на каких-то жилах, страшно было смотреть.

Дом Королевых сровняло с землей. Сначала вся семья жила в землянке, вырытой отцом, а когда стало совсем холодно, перебралась жить в детский сад (этот садик существует до сих пор, замечает А. Коц, скоро ему будет 80 лет).

Голод начался почти сразу. Ленинград попал в блокаду, дорогу между городом и Ораниенбаумом немцы перекрыли.

– И получилось, что нам нельзя было ехать ни туда ни сюда, – рассказывает Анна Дмитриевна. – Мы оказались в двойном кольце блокады, оторваны не только от Ленинграда, но и от Большой земли.

Продукты, припасы доставить в городок можно было только по воде. Но немец бомбил.

– Как страшно они бомбили! – восклицает ветеран и даже всплескивает руками от нахлынувших эмоций. – Мой дядя работал на барже, перевозил хлеб. Его баржу разбомбили, вся мука пошла под воду. Потом уже после войны, года через три, через пять, эти мешки доставали. И представляете? Она сверху была запеченная, а внутри хорошая пригодная мука. И из залива ее много доставали.

– Голодали мы страшно, – вспоминает Анна Дмитриевна. – Хлеба не хватало, давать пайку уже стали 125 граммов. От голода умер мой шестилетний племянник, умерли тетя, бабушка. На Малой Пискаревке похоронены семь моих близких родственников, которые умерли от голода и холода. И у меня от недоедания уже распухли ноги. Помню, мы лежали в садике и мечтали, что когда кончится война, мы ничего себе покупать не будем, а только будем покупать хлеб и продукты и кушать, кушать…

Спасла Аню сестра Валентина. Она служила писарем в 5-й отдельной стрелковой морской бригаде в Калище. Брали туда с 18 лет, но сестра как-то сумела договориться с командиром, и 16-летнюю Аню зачислили в состав части.

– Я ведь ничего не умела. Они всё думали, куда меня пристроить, – смеется сейчас Анна Дмитриевна. – Сначала повесили мне на шею медицинскую сумку. Нужно было выдавать больным и раненым лекарства. А я и понятия не имела, что такое промедол или аспирин. Тогда моя сестра на каждом лекарстве написала, для чего оно – от кашля, от поноса и так далее. Но фельдшер увидела и сказала: нет, так дело не пойдет, она же ничего не понимает.

И Аню перевели в телефонистки. Вместе с двумя девушками Валей Михайловой и Машей Степановой она стала работать на коммутаторе в засекреченной землянке, они передавали данные, соединяли бригаду с батальоном, с передним краем. Дежурили по очереди. Спали на деревянных нарах, укрываясь шинелями, тут же ели за деревянным столом. Всегда горела и дымила коптилка, дрова собирали в лесу, мылись два раза в месяц.

– Мне стали выдавать паек в котелке. Нам, девчонкам, давали столько же, сколько солдатам, – Анна Дмитриевна руками показывает примерный объем котелка. – После пережитого голода это было для меня чудом. И я никак не могла наесться. Мои девочки были местными и голода не видели, поэтому я съедала свою пайку и доедала у них. Они смотрели на меня и удивлялись: куда в тебя лезет столько? Не знаю, лезло. Я ведь до сих пор наесться не могу и очень люблю хлеб. Я могу просто сидеть и есть хлеб, так сильно его люблю, не могу без него.

Чуть позже, накрывая на стол, Анна Дмитриевна достала из пакета нарезку ржаного хлеба, поднесла его к лицу, глубоко вдохнула.

– Это мой любимый. Вы только понюхайте, как он замечательно пахнет, – протянула она его мне. – Это же чудо.

А затем, уже за чаем, ветеран настояла, чтобы каждый из членов съемочной группы съел по куску хлеба.

– Как можно его не есть? Это же хлеб, – повторяла она и зорко проследила, чтобы угостились все.

С девичьей непосредственностью А. Коц вспоминает, как впервые увидела немца.

– Они близко к нам стояли, – поясняет она. – Мы могли видеть и слышать их, а они видели и слышали нас. Они были очень веселые, много смеялись, включали музыку и кричали нам, что скоро нас захватят. И вот однажды наши разведчики привели пленного солдата. Мы с девчонками выскочили из землянки на него посмотреть. А он стоит, молоденький такой, красивый, голову высоко-высоко держит. Ого, какой он смелый, подумала я, что же с ним будет? Ну что с меня, девчонки, взять, – смеется ветеран.

Вся смелость и веселье слетели с фашистов, когда Красная армия пошла на прорыв блокады.

– Все началось внезапно, – вспоминает ветеран. – Вдруг начался такой рыдающий гул, зловещий, такая стрельба, взрывы, полетели самолеты! Страшно было – как будто земля под ногами рушилась. Нас прямо трясло! Вбегает наш дневальный и кричит: “Срочно! Все в наступление! Бегом! 10 минут на сборы!”. Мы ничего и собрать-то не успели, оружие похватали и побежали. А вокруг все грохочет! Я боялась, что у меня сейчас земля под ногами провалится. Сначала немец пытался сопротивляться, а потом уже они бросали машины, оружие и бежали так быстро, что мы за ними даже не успевали. Я все удивлялась и не понимала: как же это они, смелые такие, а бегут со всех ног.

– Вы почувствовали в тот момент мощь нашей армии?

– Мощь нашей армии я увидела и почувствовала, когда мы уже шли на Берлин. В Польше нашу бригаду расформировали, и мы попали в 128 отдельный дорожный батальон. Меня поставили регулировщицей. Я стояла на пригорке, со всех сторон шли огромные войска, люди, техника, а я взмахом руки показывала им, куда идти. Могла кого-то приостановить, кого-то пропустить. До сих пор мурашки по коже. И для меня так удивительно было, так дико – куда я, девчонка, флажком махну, туда они и идут, – ветеран рукой растирает виски, щеки. – Боже мой, вспоминаю сейчас, и как будто это не со мной было.

Победу Анна Дмитриевна встретила в Германии, в небольшом городке под Берлином.

– На торжественном построении нам объявили, что Германия капитулировала. Потом был ужин, и мы даже выпили боевые 100 граммов за Победу. Но ведь как было: вроде победа, а стрельба все так же продолжалась. Победа, сказали нам, а сколько наших еще было убито.

Немного позже Анну с боевыми подругами в телячьих вагонах отправили на Родину. Вернулась девушка в родной Ломоносов, а там разруха, нищета и новые испытания… По гвоздику, по досочке собирали везде где только можно, чтобы хоть немного привести в порядок квартирку, без окон и дверей, выделенную семье Королевых – тем, кто выжил. Подвиг продолжался и в мирное время.

А было ли место подвигу на войне? Анна Дмитриевна рассказала, как однажды ей пришлось на себе нести до медпункта раненую подругу.

– В свободное время мы ходили в лес, грибы собирали, ягоды, – вспоминает она. – Да и в лесу хоть можно было выпрямиться в полный рост. На переднем крае передвигались только пригнувшись и по окопам. Только чуть поднимешь голову – тут же пуля просвистит. И вот когда мы были в лесу, начался налет – только щепки вокруг летят. Мою подругу Валю ранило в живот. Хорошо, что я была повыше нее, посильнее, смогла дотащить до медпункта. Она выжила.

А была любовь на войне? Ну, как в кино?

– Ухаживали за мной, было дело, – даже немного зарделась ветеран. – Разведчик один ухаживал, красивый такой, боевой, Саша Чарухин. Он прибыл к нам в составе 8-й армии, которую мы очень ждали, ждали подмоги от них. А они пришли к нам обескровленные, обессиленные, почти половина из них были уже убиты. Но все равно наша оборона с 8-й армией значительно укрепилась. Так вот, когда Сашу переводили в другую часть, на повышение, он оставил мне адрес своей мамы и просил писать, если вдруг после войны не найдемся. Но я не решилась. Подумала, что я ему не пара. Простая девчонка, без образования, а он – офицер. Правда, мы с ним все равно увиделись после войны, когда общие встречи начались. И общаемся до сих пор. Я буквально только что вернулась из Минска, ездила к нему на 100-летие, – улыбается Анна Дмитриевна. – Был еще один лейтенантик, тоже хороший парень. Ухаживал, заботился обо мне. Форма у нас была плохая, старая, застиранная, а он подарил мне гимнастерку, сапожки такие хорошие. Я поначалу брать не хотела. Вдруг я

буду что-то ему должна за эти подарки? Может, что-то и вышло бы у нас, но началось наступление, и не до того уж было.

А мужа Анна встретила уже после войны, в Ломоносове, на танцах.

– И он был побоевее того разведчика, – с гордостью говорит она. – Воевал на танке Т-34, брал Берлин, наград у него не счесть. Когда шел по улице со своими наградами, так у него пиджак отвисал – тяжесть такая! К сожалению, прожил он недолго, всего 57 лет. И умер на операционном столе – сказались ранения, полученные во время войны.

Заканчивая свой рассказ, Анна Дмитриевна поделилась мыслью:

– Вы знаете, вот я анализирую весь свой путь, и мне не верится, что это была я, что я могла все это сделать.

Вы, Анна Дмитриевна, Вы! И тысячи таких же девчонок, как Вы! Смогла, справилась со страхом, прошла голод, холод и выстояла! Победа за Вами!

Анна ТЮРИНА
На снимках:
Фото Г. ОЖЕГОВА