Война застала Аркадия Григорьева в Сталинградском военном училище связи в районе Красные казармы. В свои 19 лет парень уже командовал отделением связи. Изменения в привычной жизни курсанты почувствовали на себе сразу: в учебной программе стало меньше теории, больше практики, а в столовой убавили рацион.
– Нам сказали: на войне не всех одинаково кормят, – отмечает Аркадий Константинович. – Главное – накормить людей на передовой.
А на передовой шли тяжелые бои, и фронт остро нуждался в новых формированиях, в дополнительном командном составе. Аркадию и его сокурсникам досрочно присвоили звания младших лейтенантов и отправили по войскам. А. Григорьев оказался на территории Украины, в составе батальона связи 277-й стрелковой дивизии. В командование он получил взвод, который обеспечивал связью 852-й полк.
Во время отступления летом 1942-го года командир взвода связистов Григорьев был ранен и попал в плен.
– Наши полки несли потери, потому что к немцам пришло большое подкрепление, – вспоминает ветеран. – Я получил приказ передислоцироваться. На карте мы видели овраг, в форме сапожка, куда должны были добраться. Там располагался запасной командный пункт и с ним нужно было наладить связь. Мы собрали аппаратуру, навьючили все на лошадь, стали пробираться. Идем. Вокруг тихо. Вдалеке постреливают, постреливают, – речь Аркадия Константиновича льется, как художественное произведение. И это немудрено. Ведь он автор двух книг – “Деревенька моя” и “В рубцах и ожогах”. – Подходим к этому “сапожку”, а оттуда по нам как дали с миномета! Лошадь сразу убило. Что это? Откуда? На фронте такое бывает – бьют по своим по ошибке. Я пытаюсь дать сигнал, что мы – свои. Поднимаю голову и – что это? Вижу немецкий танк. Вот тебе раз. Попали.
А. Григорьева ранило в ногу.
– Я это ранение и сейчас чувствую, – говорит он, поглаживая колено. – Осколок был небольшой, но он пропорол кровеносный сосуд. Идти я не мог.
Командир вместе с тремя солдатами-связистами оказался в полной неизвестности. Куда идти? Где наши?
– Залегли мы, слушаем, – продолжает Аркадий Константинович. – Где-то выстрелы: сначала одиночный, похоже, что наш. А потом очередь автоматная – значит, немцы. У нас-то автоматов не было, только карабины. Солдаты одним за другим уползли на разведку – ведь наши должны где-то здесь быть, мы их выстрелы слышим. Но ни один не вернулся.
Дальнейший рассказ дается ветерану особенно тяжело. Ему как будто неудобно или совестно, что все произошло именно так. Да только не от него все это зависело.
– Я остался ждать ребят, – говорит он. – Заполз под куст, в тень. Думаю, передохну. Пытался замотать ногу, но не получилось. А солнце на Украине печет сильнее, чем у нас. От жары и большой потери крови я провалился в забытье.
Очнулся младший лейтенант от колющей боли в боку.
– Открываю глаза, а рядом со мной немец, автоматом в бок мне тычет и кричит какому-то Курту: “Тут русский офицер, живой! Что делать?”. Что ему Курт ответил, я не разобрал. Но немец автомат опустил, не выстрелил. Подошла грузовая машина, в ней еще два немца и трое наших, обезоруженных. Немцы зачищали поле боя – собирали живых, добивали и закапывали тяжело раненных. Они ведь думали, что надолго здесь обоснуются, так вот порядок наводили на территории, чтобы никакая болезнь не случилась.
Русские солдаты спрыгнули с машины, подняли Аркадия и бросили его в кузов. Подошла вторая машина. Немцы заставили пленных солдат копать яму, а потом приказали сбросить с машины раненых, добили их. Затем – в яму и зарыли.
– Я думал, что и меня пристрелят да закопают, – тихо говорит А. Григорьев. – Рана серьезная была, сильно кровоточила. Но нет, оставили. Вот так я попал в плен. Почти на три года.
На пункте сбора младшего лейтенанта осмотрела пленная медсестра и вытащила из ноги небольшой осколок, железку.
– Перебинтовала и сказала: если грязь в рану не попадет, то все будет хорошо, – снова потирает ногу ветеран.
А. Григорьев вместе с другими военнопленными попал в немецкий город Регенсбург, на Дунай, на лесопильный завод.
– Спасло от смерти то, что немцам была нужна рабочая сила, – рассуждает Аркадий Константинович. – Блицкриг у них не получился, и они поняли, что пленных надо мало-мальски беречь. Иначе работать некому будет. В первый-то год почти все в лагерях умирали. А вот второй, третий годы нас старались использовать с умом. Но опять же – смотря где. Если пленные работали на каких-то военных сооружениях, то их живыми не отпускали, расстреливали. А на гражданских объектах можно было выжить.
Ветеран считает, что ему повезло, – попал в рабочую команду.
– Поднимали, таскали, складывали бревна, шпалы – для этого нужна большая сила. И хозяин был вынужден нас хоть как-то кормить, – Аркадий Константинович слегка разводит руками. – Еще на перегонном центре в Юзовке я нашел жестяную банку, приделал к ней проволочку, так у меня появился котелок. А ложка всегда в сапоге была, этому еще на фронте научился, у солдат. Кормили, конечно, не досыта. Только чтоб силы работать хватало. И только картошкой. Бывало, пленные несут картошку на кухню, ну и припрячут несколько штук. После работы мы в бараках на небольшой печке их пекли, вот этим спасались. Прознал об этом один из надзирателей – из русских эмигрантов. Он нас ненавидел страшно. Начал избивать и забил одного до смерти.
Собрав всю силу воли, пленные выступили с требованием: уберите от рабочих садиста-надзирателя или перестанем работать. Старший мастер лесопилки багровел от злости и бессилия.
– Он кричит: “Да что эти русские себе позволяют?!”. А мы сели на землю, сидим, на работу не идем и отвечаем: “Что вы нам сделаете? Убьете? Нам все равно умирать”. Он понял, что мы не шутим, и больше этот надзиратель к нам не подходил, хозяин выставил его за изгородь. Вот так мы победили фашистов в их логове, – сквозь набежавшие на глаза слезы улыбается Аркадий Константинович.
Но не все немцы зверствовали, уточняет ветеран, среди них тоже были порядочные и добрые люди.
– С нами вместе на погрузке вагонов работали три местных парня. Так вот они нас подкармливали. Принесут из дома хлеба или еще каких продуктов, положат в сторонке, а сами нам глазами показывают – вот там, мол, лежит, возьмите. Передавать нам в руки боялись, а вот так помогали, чем могли.
За три года немцы несколько раз переводили пленных на разные заводы – дольше года на одном месте не держали. После лесопильного завода трудился А. Григорьев и на судостроительной верфи, на трубопрокате.
– Везде сила была нужна, все вручную делали, – вспоминает он. – С ног валились от голода и изнуряющей работы, но выжили. Выстояли.
Как ни больно об этом говорить, но с освобождением из плена и возвращением на Родину война для А. Григорьевна не закончилась. Она сместилась в другую сферу – теперь он был вынужден бороться с бюрократией и доказывать, что является полноправным членом общества, а не изгоем.
– Возвращаясь на Родину, из гитлеровских лагерей мы попали прямиком в сталинские, где бывших пленных досконально проверяли, меня держали там до сентября, – с болью в голосе рассказывает ветеран. – Я прошел все проверки и домой вернулся по первой категории, со всеми правами гражданина Советского Союза. Но всю жизнь сталкивался с отказами – в приеме на работу, в предоставлении положенных льгот и так далее.
Однако, несмотря на бюрократические препоны, Аркадий Григорьевич прожил достойную жизнь. Пришлось побороться, да, но и тут он одерживал победу за победой.
Имея педагогическое образование (перед войной он учился в педагогическом техникуме в Лодейном Поле, а после – окончил институт), он 42 года отработал в Алеховщинской школе – начинал физруком, военруком, затем, получив высшее образование, трудился учителем географии и завучем.
Почетный гражданин Лодейнопольского района. Автор двух книг. Более 70 лет счастлив со своей единственной и горячо любимой женой Александрой, с которой они воспитали двоих сыновей. Внуки гордятся своим дедом. А через пару лет Аркадий Григорьевич с радостью поведет в первый класс правнучек. И совсем скоро залезет к нему на колени и правнук – недавно ему исполнился годик.
Анна ТЮРИНА